В городе я своих соседей и не знаю. Так, поздороваемся, когда нос к носу у лифта столкнемся или придут табуретку взаймы просить. А кто они, что за люди – трудно сказать. В однокомнатной живет одинокая девушка, высокая, симпатичная на вид, как будто Верой зовут. Друг у нее есть, иногда приходит. У нас балконы смежные. Укладываю как-то внучку спать, качаю в коляске и слышу совсем близко голос почти ласковый: «Что, в морду захотела? Сейчас получишь…».

Рядом с ней, в двухкомнатной живет семья – муж, жена и дочка Сонечка пяти лет. Они сами из Кемерова, муж в Москве работает, эту квартиру снимают, платят, видно, большие деньги. У него машина красная, марки «феррари». А сама хозяйка, Людка, вышла замуж за австрийца и уехала к нему в деревню. Больше ничего и не знаю про них.

За ними, в двухкомнатной живет человек-невидимка Новиков. Его никто никогда не видел. Хотя почтовый ящик всегда пустой, а не как у нас, набитый всякой рекламой и бесплатными газетами. Вот и все соседи.

Другое дело в Михнево!

Всех соседей знаю почти с детства. Мы друг у друга как на ладони. Вот Прохоров дядя Вася, живет слева от нас. Мудрейший человек! Говорит как-то мне:

Вот скажи, что ты перво-наперво будешь делать, когда тебе привезут машину навоза?

Укрою пленкой, окопаю.

Вот и не правильно. Хороший человек сперва ведро навоза даст соседу, а потом уж делай с ним, что хочешь.

Когда еще сюда приезжала моя мама, Васька видел, что она, даже не заходя в дом, начинала работать в огороде, полоть, поливать, подвязывать кусты. Тогда он выносил из дома приемник, ставил его поближе к невысокому, по колени, заборчику между нашими участками и включал радиостанцию «Маяк», чтобы она могла слушать музыку, чем трогал ее до слез. И хотя у них бывали стычки, например, насчет пропавшей неизвестно куда лопаты, но в целом отношения их можно было назвать дружескими. Мы в этом росли, и других отношений не знали.

Дядя Вася любит крепко выразиться, но ласковый, особенно с моей внучкой, Катенькой. Подойдет к забору, подзовет ее, оботрет молоденький огурчик о свой ватник (дядя Вася всегда в ватнике ходит) и дает Катюшке.

Его сын, Павел, с годами все больше становится похож на своего отца – такой же толстый, добродушный и сквернослов. Часто слышим, как у них на участке ли, в доме вспыхивает между отцом и сыном крепкая, на высоких тонах азартная ругня с матерщиной. Но тут же, буквально через минуту раздается:

Пап, а где у нас проловка?

Да за сараем. Нет, Павлик, с другой стороны.

Что интересно, невестка дяди Васи, Татьяна, зовет своего свекра папой. Татьяна в их семье самая важная. Если Паша простой инженер, дядя Вася был простым рабочим, то она - заведующая детским садом. Это совсем другое дело, совсем другая ответственность. Но, чихая на всякие авторитеты, дядя Вася цепляется к невестке по каждой мелочи.

Представляете, - жалуется мне Татьяна, - я люблю цветы, вы же видите, сажаю, где только можно. Стоит отъехать, как дед все мои посадки с корнем повыдергает и выбросит. Ну, что с ним сделаешь? Я ему говорю: «Пап, ты лучше бы сорняки прополол на грядках», а он знай все мое выдергивает, да не при мне, а когда уеду.

Мне Татьяна, как и все их семейство, глубоко симпатична. Прошлым летом, когда мы все плясали вокруг годовалой внучки, и нам было не до огорода, Татьяна каждый день подавала нам через забор огромные кабачки цуккини, полные миски с огурчиками, плошки с клубникой, смородиной, малиной. Делилась буквально всем, что у них росло, давала помидоры, укроп, петрушку, лук, чеснок, ежевику, сливы. От дяди Васи же мы получали подарки, когда ни Тани, ни Паши на участке не было, когда они уезжали.

А сливы у них, надо сказать, необыкновенные, крупные, желтые, с ананасным вкусом. Василий другой раз и меня угостит парочкой таких слив. Поднимет их с земли, потрет о свой ватник и мне дает, мол, ешь, не бойся.

Да что плоды, эти Прохоровы, дай им, Бог, всяческого благополучия, постоянно предлагают нам семена всех этих растений, которые только на выставке показывать.

Но к сливе у них отношение особое. Не дают нам саженцы, и все тут. Секрет у них что ли какой с этой сливой связан? Угощать - угощают, а саженцы – ни-ни. А уж мы сколько ни сажали косточки, а такой сливы нам получить не удается. В чем тут закавыка?

У этого Паши с Таней двое детей: сын Антошка и дочь Иринка. Сейчас уже, конечно, выросли. Иринка замужем. Правда, третий раз. Все какие-то охламоны попадались. Хоть бы теперь повезло. Мы-то мечтали, чтоб она за нашего Лешку пошла. Да, видно, не судьба. Лешка что-то ей не приглянулся, как и она ему. Вот дураки, так дураки: такая бы пара получилась! И участки бы объединили.

Иринка окончила какой-то важный институт, но сейчас торгует бытовой химией, порошками, мылом, имеет свои собственные два магазина. Да и наш Лешка не последний парень на деревне – силищу некуда девать, одно слово - лось.

Антошку своего они с умом растили. Бывало, Паша возится у машины – москвич у них - и Антошке серьезно так говорит: «Антон, неси насос». И с важным видом, поглядывая на нас, соседей, несет Антоха этот насос. А было ему тогда три годеночка. Так и приучали его к труду, да к железкам. А дед Вася специально для Антошки маленькую настоящую лопату сделал, и была у него своя грядка – пока не вскопает – гулять не уйдет.

Антошка, считай, на нашей березе вырос. Сейчас в институт поступил. Последние два года летом на байдарках плавает с друзьями и учителем. Раньше все у деда Васи на даче, а фактически на нашей березе пропадал, лазил до самой макушки. А мы его внизу норовили поймать, когда свалится, но как-то обходилось, слава Богу.

Береза у нас особенная. Когда-то, лет полсотни назад, здесь вообще был березовый лес с полянками. Дали нашим заводским участки. Ну и народ начал потихоньку изводить свои березы. Надо было дома строить, картошку сажать, овощи разные, яблони. Жили-то трудно. Берез постепенно становилось все меньше и меньше. В конце концов осталось две березы на все участки – наша и соседа нашего справа – Шеркунова Ивана Ивановича. Ну, а как он помер, его сын с невесткой берегли, берегли свою березу, а потом чем-то она им помешала и ее, голубушку, тоже спилили. Теперь на всю округу только наша береза высится. Как увидите над участками березу – идите прямо на нее, и к нам попадете. До чего ж хороша! Раскидистая, пол-участка тенью покрывает в полдень. Правда, ничему не дает расти ни под своими ветками, ни возле себя. Но это не беда, нам, по большому счету, кроме березы ничего и не надо. Тем более, что места хватает и для слив, и для яблонь, и для кустов разных.

А когда гости приезжают, мы под березой стол скатертью накрываем, ставим всякие закуски, бокалы, выпивку, и в любой зной нам и тень, и прохлада, и наслаждение.

Сторожиха наша Верка живет безвылазно на участках. Бабе 60 лет, а ни одного седого волоса. Ходит, правда, как бомжиха, галоши веревкой подвязывает, но горластая, и выпить любит. У нас от какого-то случая остался ящик китайской водки. Пить ее нельзя, гадость в чистом виде, от нее любого замутит. А Верке хоть бы что! Как выпить захочет – лисой около нашего участка крутится. Так постепенно весь ящик ей и скормили.

У нее дом, сад, огород. Живет она с краю, так, шельма, оттяпала себе от общей поляны еще соток тридцать, там у нее кучами кирпич, песок, компост, да и хрен знает что. Никто там пройти не может – Веркины собаки загрызут. Разлягутся на поляне далеко вокруг ее угодий, попробуй только подступись. И откуда у них такая злость на мирных людей? Их у нее семь штук. Якобы для охраны участков. Она даже на собрании просила пятьсот рублей в месяц на прокорм собакам. Это кроме ее зарплаты.

По улице ходит всегда в сопровождении своей своры. Остановится у забора с кем-нибудь поболтать, а собаки ее дожидаются: те что постарше – молча прилягут в тенечке, а молодняк с болтающимися ушами бегает вокруг нее, пристает к прохожим, тявкает без причины.

А какие могут быть у Верки разговоры? Митька пузатый с восьмого участка не отдал ключ от ворот, доску у нее кто-то стащил. «Хорошая, сухая доска была». Вроде бы приветливо разговаривает, а сама глазами зырк-зырк по твоему участку – не ты ли у нее эту доску стащил.

Теперь каждый за свои пожитки боится - пошаливать стали мужички, лазить в дома, воровать, что плохо лежит, то ли михневские, то ли еще какие. Вот к Верке наши и ходят, умасливают, мол, за моим домом получше гляди. Кто денег дает, кто продуктами. Слышу, как-то Веркин голос: «Тамара, дай, Бог, здоровья, мешок крупы дала: «На, - говорит, - теть Вер, собачкам твоим на кашу».

Есть у нее один пес по кличке Добрый. Приходит к нам за косточкой, кружком колбаски или еще за чем. Трется об ноги, любит, когда его по загривку дружески потреплешь, погладишь. Но что интересно, как только оказывается в своей стае, забывает всяческую дружбу, злобно рычит вместе со всеми, надрывно лает – вот-вот загрызет. И что это за закон такой волчий?

Так эта Верка и зимой и летом живет на участках со своими собаками. Теперь-то и некоторые дачники остаются зимовать, а раньше она одна и жила на наших бескрайних просторах, не боялась. А до людей надо было топать пять километров.

Раньше-то нельзя было в дачном домике печь ставить. Ходили, проверяли разные проверяльщики. Нельзя было ни погреб сделать, ни второй этаж надстроить. Все заставляли ломать, если по незнанию или на авось, что не заметят, кто-то, почувствовав себя хозяином, начинал благоустраиваться. Да что погреб! Если у кого заметят лишнюю яблоню, заставляли спиливать.

Ну, а без печки какая ж зимовка? Это теперь, глядя на новых русских, что прячутся за высокими заборами и строят хоромы, наши тоже начали строить брусчатые дома, ставить печи и даже некоторые эстеты – камины. Вот и мы. Дому почти 50 лет, слеплен из старых досок (ничего ж нельзя было купить), фундамент весь перекошенный – кирпичные столбики все искрошились и рассыпались, пол покатый, стул не стоит, а мы туда же – камин поставили. Деньжищ отвалили уйму. Теперь сидим, радуемся.

Да и как не порадоваться? Дровишки потрескивают, пламя выплясывает, тепло, красиво, глаз не оторвать. Если б не грядки копать, да не навоз тот самый разбрасывать, так бы и сидел у камина, так бы и смотрел на огонь без конца. И до чего спокойно, уютно на душе делается – не передать словами. Так и сидишь, смотришь с глупой улыбкой, только дровишки и подкидываешь. А каков к этому камину инвентарь! Специальная щетка золу смахивать, совочек, кочерга и щипцы, хватать головешки. Все компактно так на стойке подвешено, ручки все деревянные. Ковыряться кочергой в камине, разбивать головешки, переворачивать их - одно удовольствие. Чуть пошерудишь – и пламя вспыхивает с новой силой, искры с треском взлетают и исчезают в дымоходе. Сказка!

Соседи-то по большей части себе печей понаставили. Не сами, конечно, сами разучились руками мастерить. Приглашали украинцев. А тут как повезет. Есть мастера, а есть неумехи. Это они потом натренируются на заказах и станут мастерами, а пока лепят эти печи кое-как. Через полгода и меньше такая печь уж потрескается, может трубу повести. А есть мастера так мастера. Прохоровым те же украинцы печь поставили быстро, ладно. С вечера натопишь, так до следующего вечера тепло держится. Уж на что дядя Вася критикует все, что не его руками сделано, он даже кричал, ни в какую не хотел, чтобы кто-то чужой ему печь ставил. А тут своей Таньке и буркнул: «Может, я, конечно, в чем-то не прав, извините». Доволен, значит, печью. На том его покаяние кончилось.

Иногда так разругаются, что Вася в чем есть уходит, якобы, на станцию, домой ехать. Знает, что невестка с сыном переполошатся, да на москвиче за ним поедут, двухсот метров не дадут пройти, а до станции пять километров топать. Станут уговаривать вернуться, ну, он и согласится с третьего раза. Вот так и живем.

Моя старшая как-то выходит утром в огород, наклонилась, напевает себе что-то под нос, а дядя Вася, этот насмешник, участливо так спрашивает: «Что? Плачете?»

Рассказывал, как ему вставляли искусственные зубы, вживляли их в челюсть. «Врачи говорят мне: поворачивайтесь, будем вам делать укол в ягодицу». Я им: «А что это вы мне сюда укол делаете? У меня же там нет зубов!» Они: «Мы вас так готовим к операции». Я опять удивляюсь: «Что-то далековато от зубов». Ну, врачи в лежку».

Как увидит какую женщину по симпатичней обязательно тихо и ласково вставит в разговоре: «Надо мне тебя на остеохондроз проверить». Говорит, у них такой врач «ухогорлонос» был в больнице, подойдет сзади к пациентке, обнимет ее и начинает проверять на остеохондроз. И так Василию это слово понравилось, что даже если он на кого-то сердится, с кем-то ругается, обязательно крикнет: «Давай, давай, топай отсюда, а то я тебя в два счета на остеохондроз проверю!»

Его покойница жена, Елена, царство ей небесное, работала когда-то агрономом в подмосковном совхозе, клубнику выращивала. Какая у Прохоровых клубника – ни у кого такой никогда не бывало. Елена ж всю технологию знала. Меня старалась научить, а когда ее не стало, Василий принялся за меня. Встанет у забора во весь рост и смотрит за каждым моим шагом, что я делаю, как держу лопату, на какую глубину копаю, как сажаю рассаду, что кладу в лунку, какой водой поливаю. Иногда не выдержит, перешагнет через забор, резко, ни слова не говоря, возьмет у меня из рук росток и сам его в грядку всадит, потом засыплет землей, пальцами примнет и уходит на свой участок. Мол, учись, пока я жив. Особенно учил правильно ухаживать за помидорами, правильно пасынковать, правильно цинковать (это его словечко). Цинковать – это, по его науке, своевременно обрезать нижние пожелтевшие ветки у помидоровых кустов.

Бывало, приедем с пятилетним Лешкой, работаем в огороде, и Лешка с нами. Дядя Вася, копаясь у себя на грядках, не повышая голоса, спрашивает: «Что, мамке с папкой помогать приехал?» А Саша, сосед справа так же, не громко, не отрываясь от дела: «А что, большой уже, пора». Все друг у друга как на ладони. Ни чихнуть, ни охнуть незаметно. Жили как бы одной семьей. Да и сейчас так живем. Знаем, кто трудяга, а кто отдыхать приезжает. Прохоровы первые работники на все участки. У них и парнички, и теплицы, и каждый клочок возделан, все ухожено с любовью, да и цветов море. С утра до вечера они то в огороде, то на крыше, то что-то пилят, то пристраивают к дому разные пристройки. Замолкают, когда Танюшка обедать позовет.

Утром часов в десять уж везде молотки стучат, пилы визжат, народ в огороде хорошую погоду ловит, работает, а сосед один есть у нас, не скажу, как зовут, сядет на лавку, включит приемник и слушает передачу, тогда была «С добрым утром», сидит веселится. Так весь день и просмеется. А там и выходные кончились, уезжать пора. Но, это его дело. Участок у них в траве, да в бурьяне. Хозяйка одна не справляется, да и здоровья, видно, немного, дышит с трудом. А дети еще малы, чтоб серьезно помогать. Да при таком отце они тоже станут такими же весельчаками. Но, правду сказать, он мужик не злой, добродушный, только ему все до лампочки. Жену его жалко, бьется, бедная, да что она одна может! Тут семьей пашешь, и то не все успеваешь.

(продолжение следует)

Категория: Библиотека | Добавил: ira-moscow (19.06.2008)

Просмотров: 931 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 5.0/2 |

Всего комментариев: 1

Порядок вывода комментариев: